Собственно говоря, лучше было бы сказать не только в домусульманский, но и в доиндуистский период. Малайцы ведь были когда-то и индуистами, то-то князья у них именовались раджами! И пламевидный клинок один к одному напоминает средний, самый длинный зуб «тришула» — боевого трезубца грозного бога Шивы. Любой индуистский храм, особо же шиваитского направления, всегда содержит тришул с длинным извилистым средним лезвием-зубом.

Тришул — вещь настолько святая и необходимая, что благочестивые старцы-саддху, облаченные разве что в горсточку пепла на теле да мазок краски на лбу, без тришула на люди не покажутся.

Зато ножны криса — — обязательно сплошь покрытые узором — чаще всего изукрашены кораническими аксиомами, и арабская вязь, переплетаясь с растительным орнаментом, как бы символизирует последнюю и высшую стадию развития малайского общества. Таковы три источника, три составных части кинжала-криса, оружия малайцев. В самом, конечно, приблизительном виде. При этом многое осталось для меня неясным. Особенно же — смысл и причина появления того навершия, которое легко принять за эфес. В пяти музеях и двадцати пяти лавках мне дали примерно двенадцать объяснений.

Но я не буду их перечислять и пересказывать, ограничившись одним: оно получено мною совсем недалеко от столицы, в штате, символ которого — крис. В человеческий рост величиной, он косо возвышается на бетонном постаменте в райцентре. Еще не так давно, точнее, когда холодное оружие было основным у малайских воинов, навершие делали из стали или из не очень уступающего ей по твердости железного дерева, и ножны служили боевым топором — вроде томагавка. Полагаю, что это разумное и логичное объяснение имеет не меньшее право на существование, чем одиннадцать других, тем более, что они кроме одного, очень мирного — не так уж и отличаются друг от друга. (Мирный толкователь утверждал, что навершие — ладья, в которой рукоятка — дух предка отправляется в лучший мир.)

Мой интерес к крису объяснялся тем, что в моем книжно подготовленном сознании образ Малайзии был накрепко связан с этим кинжалом, сонгоком и телескопически выходящими одна из другой крышами дворцов раджей. И когда в первом же магазине мне показали старинный крис, я с удовлетворением ощутил, что мое восприятие не было так уж оторвано от жизненной правды. По счастью, цена криса превосходила мои возможности. Не желая это показывать, я сказал с задумчивым видом:

— Такую вещь, наверное, нельзя вывозить из страны?

Хозяин мастерским поворотом головы и точно выверенной улыбкой как бы подтвердил мои опасения, ни словом, однако, не сказав ни «да», ни «нет». Глаза его были полны сочувствия.

— Можно постараться получить разрешение, сэр. Я помогу вам.

— Нет, нет, — отвечал я с облегчением, — мне неудобно доставлять вам трудности.

— Никаких трудностей, сэр! — запротестовал хозяин, но я уже шел к выходу. — Это входит в цену. Сэр! Мы можем поговорить о скидке...

Этих последних слов я мог бы и не слышать, ибо был уже на улице.

То, что мне повезло, я понял довольно скоро, ибо в других лавках предварительно оценив меня взглядом и показывая радушной улыбкой и доверительным тоном, что безошибочно определили во мне знатока, демонстрировали старинный крис один к одному похожий на тот, первый. Очевидно, их делали в той же мастерской.

Я почти оставил мечты о крисе. Правда, все еще надеялся на заключительную встречу в министерстве. Мы бы выразили удовольствие от страны и поездки. Малайзийская сторона выразила бы удовольствие от нашей поездки и будущих публикаций. Затем служитель внес бы свертки, один из них длинный и плоский. Лица хозяев стали бы серьезными. Мы бы встали по уставу.

...Не было заключительной встречи. Прямо с северного острова Лангкави мы улетали — с пересадкой в Куала-Лумпуре — в Москву. Но остров стоил любого министерского приема. Там, на Лангкави, я и купил себе вожделенный крис. И оба мы купили сонгоки.

С меня еще взяли обязательство, что крис будет сдан в багаж, а никоим образом не в ручную кладь. Кроме того, я был уведомлен, что крис — если будет наточен — может стать предметом особой опасности для моих близких.

В старинности предмета, впрочем, меня никто не заверял.

Из лавки мы уходили в сонгоках. Проходя мимо полицейского стража у выхода, я положил крис рукоятью на плечо — так, как на назидательно-исторических картинах, которые видел в музеях. Страж отдал честь и улыбнулся в свои жесткие малайские усы. Мне это очень понравилось.

Там же, на Лангкави, я купил себе юбку-саронг.

Лангкави был последним этапом нашего полумесячного путешествия по Малайзии.

Лев Минц